Любовная лирика тютчева. Философская тема в лирике Тютчева: анализ. Ф. И. Тютчев: философская лирика Кратко сформулируйте основные особенности поэтической философии тютчева

Ежегодно мастерство поэта совершенствовалась. К середине 30-х годов он напечатал такие жемчужины поэзии, как «Весенняя гроза», «Весенние воды», «Летний вечер», «Silentium!», Однако имя поэта оставалось неизвестным рядовому читателю, поскольку отдельные стихи Тютчева (и часть без авторского подписи) появлялись в различных журналах и альманахах разрозненно и «терялись» в море стихов низкого сорта.

Только 1836 по инициативе своего друга И. Гагарина Тютчев собрал свои стихи в отдельную рукопись с целью опубликования. Работы были переданы П. Вяземскому, тот показал его Жуковскому и Пушкину. Три корифея русской поэзии были в восторге, и в «Современнике» (а журнал в эту пору принадлежал его основателю А.Пушкину) были опубликованы 24 стихотворения под заглавием «Стихотворения, присланные из Германии» с подписью Ф.Т.

Тютчев был горд вниманием к нему первого поэта России и мечтал о личной встрече. Однако встретиться им не суждено. На смерть Пушкина Тютчев откликнулся стихотворением «29 января 1837 года».

Как и М. Лермонтов, Тютчев обвинял в смерти Пушкина светскую верхушку, но считал, что поэт глубоко ошибался, отвлекаясь от чистой поэзии. В конце стихотворения он утверждает бессмертие поэта: «Тебя, как первую любовь, сердце России не забудет».

С годами усиливается ощущение социальных сдвигов, которые происходят в мире, понимание того, что Европа стоит на пороге эпохи революций. Тютчев убежден Россия пойдет другим путем. Оторванный от родины, он создает своим поэтическим воображением идеализированный образ Николаевской Руси. В 40-е гг Тютчев почти не занимается поэзией, его больше интересует политика. Свои политические убеждения он толкует в ряде статей, в которых пропагандирует идею панславизма, отстаивает православие, считая религиозность специфической чертой русского характера. В стихах «Русская география», «Предсказание» звучат призывы к объединению всех славян под скипетром русского самодержавия, осуждения революционных движений, которые распространились в Европе и угрожали Российской империи. Тютчев считает, что славяне должны объединиться вокруг России, а революциям противопоставить просвета. Однако, идеалистические настроения относительно русского самодержавия были разрушены позорным поражением России в Крымской войне.

Тютчев пишет острые, хлесткие эпиграммы на Николая I, министра Шувалова, цензурный аппарат.

Интерес к политике постоянно спадал. Поэт приходит к пониманию неизбежности перемен в основе общественно-политического строя России, и это тревожит и одновременно волнует его.

«Я осознаю, — пишет Тютчев, — безрезультатность всех отчаянных усилий нашей бедной человеческой мысли разобраться в ужасном вихре, в котором погибает мир … Да, действительно, мир рушится, и как не потеряться в этой страшной круговерти ». Страх перед разрушением и радость от осознания уверенной походки нового теперь живут вместе в сердце поэта. Именно ему принадлежат слова, ставшие крылатыми: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые …»

Не случайно он употребляет слово «роковые» («Цицерон»). Тютчев по своим убеждениям был фаталистом, считал, что и судьба человека, и судьбы мира предопределены. Однако это не вызвало у него чувство обреченности и пессимизма, наоборот — за-

точенные желание жить, двигаться вперед, чтобы увидеть, наконец, будущее.

К сожалению, себя поэт относил к «обломков старого поколения», остро чувствуя отстраненность, отчужденность от «нового молодого племени» и невозможность идти рядом с ним навстречу солнцу и движению («Бессонница»).

В статье «Наш век» он утверждает, что ведущей чертой современника есть раздвоенность. Эту «двуличность» мироощущение поэта мы четко видим в его лирике. Он влюблен в тему бури, грозы, ливни. В его поэзии человек обречен на «безнадежный», «неравный» бой с жизнью, судьбой, самим собой. Однако эти пессимистические мотивы сочетаются с мужественными нотами, которые прославляют подвиг несокрушимых сердец, сильных духом человек. В стихотворении «Два голоса» Тютчев воспевает тех, кто преодолевает жизненные трудности и общественные несогласия и может быть взломан только разве что рок. На таких людей с завистью смотрят даже олимпийцы (т.е. боги). В стихотворении «Фонтан» также прославляется тот, кто стремится вверх — к солнцу, к небу.

Философско-социальная лирика Тютчева часто построена на основе композиционного приема параллелизма. В 1-й части изображается привычная для нас картина или явление природы, во II-й строфе автор делает философский вывод, спроектированный на человеческую жизнь и судьбу. Тематически стихотворения Тютчева разделяем на три цикла: социально-философская лирика (о ней уже говорилось), пейзажная лирика и интимная лирика (о любви).

Мы ценят Тютчева прежде всего как непревзойденного певца природы. В русской литературе не было раньше поэта, в творчестве которого природа весила бы так много. Она выступает главным объектом художественных ощущений. К тому же сами по себе явления природы переданы немногословное, основная же внимание сосредотачивается на чувствах, ассоциациях, которые вызывают они у человека. Тютчев — весьма наблюдательный поэт, уже с помощью нескольких слов может воспроизвести незабываемый образ.

Природа у поэта переменная, динамичная. Она не знает покоя, находясь изначально в состоянии борьбы противоречий, столкновений стихий, в непрерывной смене времен года, дня и ночи. Она имеет много «лиц», насыщенная красками и запахами (стихотворения «Какое ведь хорошее ты, ночное море», «Весенняя гроза», «Какой веселый шум летней бури» и др.).

Эпитет и метафора имеют неожиданной характер, они по своему значению основном являются такими, которые взаимоисключают друг друга. Именно это помогает создать картину борьбы противоположностей, постоянных изменений, поэтому особенно привлекают поэта переходные мгновения в природе: весна, осень, вечер, утро («Есть в осени …», «Осенний вечер»). Но чаще Тютчев обращается к весне:

Зиме пришел мука,

Поэтому она печальна —

Ей в окошко стучит,

Жене ее весна.

Перевод М. Рыльского

Бури, метели стремятся остановить прогресс весны, однако закон жизни неумолим:

Зима уходить не хочет,

Весной все ворчит,

Но весна хохочет

И молодо шумит!

Перевод М. Рыльского

Природа в стихах Тютчева очеловеченная. Она близка человеку. И хотя в стихах не встречаем непосредственный образ человека или какие-то признаки ее присутствия (помещение, орудия труда, предметы быта и др.)., Мы внутренне чувствуем, что речь идет именно о человеке, его жизни, чувствах, о том, что на смену старому поколению приходит молодое. Возникает мысль о вечный праздник жизни на земле:

Зима бедствия услышала

Конец своей жизни,

Последнее снег швырнула

В волшебное дитя.

Но что вражья сила!

Снежком умылась тем

И лишь порозовела Весна в цвету своим.

Перевод М. Рыльского

Творчески усвоив учение Шеллинга о господстве в мире единой «мировой душе», поэт убежден, что она находит свое выражение как в природе, так и во внутреннем мире отдельного человека. Поэтому природа и человек органически слиты в лирике Тютчева и образуют неразрывное целое. «Дума за думой, волна за волной — два проявления одной стихии» («Волна и дума»).

Чувство оптимизма, утверждения праздника жизни является сущностью тютчевской поэзии. Именно поэтому Толстой каждую весну встречал строками стихотворения Тютчева «Весна». Н. Некрасов писал по поводу стихотворения «Весенние воды»: «Читая стихи, чувствуя весну, откуда, сам не знаю, становится весело и легко на сердце, будто на несколько лет моложе».

Традиции пейзажной лирики Тютчева имеют истоки из поэзии Жуковского и Батюшкова. Для стиля этих поэтов характерно, так сказать, преобразование качественных характеристик объективного мира в эмоциональные. Однако Тютчева отличает философская направленность мысли и яркая, живописная речь, придает стихам благозвучия. Он использует особенно нежные эпитеты: «блаженный», «светлый», «волшебный», «сладкий», «голубой» и другие. В пейзажной лирике Тютчев выступает как поэт-романтик, а в отдельных его стихотворениях ощутимы тенденции символизма («Дни и ночи», «Тени сизые»).

Высокого мастерства достигает Тютчев и в интимной лирике. Он поднимает ее до высоты такого же обобщения, как это наблюдаем и в пейзажной лирике. Однако, когда пейзажная — проникнута философскими мыслями, то интимная — психологизмом в раскрытии внутреннего мира влюбленного человека. Впервые в русской лирике внимание автора сместилась от лирических страданий мужчины к женщине. Образ любимой уже не является абстрактным, он приобретает живых, конкретно-психологических форм. Мы видим ее движения («Она сидела на полу …»), узнаем о ее переживаниях.

У поэта есть даже стихи, написанные непосредственно от имени женщины («Не говори: меня он любит, как раньше …»).

В 40-50-е гг женский вопрос в России становится проблемным. Еще живым остается романтический идеал, согласно которому женщина представлялась феей, царицей, но никак не реальным земным созданиям.

Жорж Санд в мировой литературе начинает борьбу за эмансипацию женщины. В России опубликовано множество работ, в которых определяется характер, интеллектуальные возможности женщины: является полноценным она по сравнению с мужчиной? В чем ее предназначение на земле?

Революционно-демократическая критика и литература рассматривали женщину как равноценную мужчине существо, но бесправное (роман Чернышевского «Что делать», поэма Н. Некрасова «Русские женщины»). Тютчев разделял некрасовскую («Панаевський цикл») позицию. Однако, в отличие от демократов, зовет не к социальному, а к духовному раскрепощению женщины.

Жемчужиной поэзии Тютчева является «денисьевским цикл».

В 1850-м, когда поэту исполнилось 47 лет, он принимает гражданский брак с Еленой Денисьевой, 24-летней племянницей и воспитанницей инспектрисы Смольного института благородных девиц, в котором учились и дочери (!) Поэта, их связь длилась 14 лет (за это время родилось трое детей). Высшее общество не признавало и осуждало Денисьевой. Деликатная ситуация угнетала молодую женщину, что и повлекло его болезни туберкулезом и раннюю смерть.

«Денисьевський цикл» — поистине роман в стихах о любви. Мы узнаем о радости первой встречи, счастье взаимной любви, неумолимое приближение трагедии (возлюбленная поэта, которую осуждает окружения, не имеет возможности жить с любимым одной жизнью, сомневается в верности и силы его чувства), а затем смерть любимой и «горький боль и отчаяние »по поводу потери, которые не оставляют поэта до конца жизни (« Чему молилась ты с любовью »,« И я один … »).

В интимной цикле много личного, пережитого самим автором, однако здесь нет места субъективизму. Стихи волнуют читателя, ассоциируются с собственными чувствами.

Многие литературоведы отмечает близость в раскрытии темы любви Ф. Тютчева и И. Тургенева. В обоих любовь женщины трагическое, ибо тот, кто ее любит, не в состоянии ответить ей взаимностью такой степени, как чувствует она. Причина страданий заключается в различиях в женском и мужском характерах. Женщина может жить одним любовью, а у мужчины чувства всегда сосуществует с потребностями социальной или интеллектуальной деятельности. Поэтому лирический герой раскаивается в том, что не способен любить с такой же силой, как его избранница. («Ой, не тревожь меня …»).

Любовь лирического героя Тютчева бессильно, такое, как и любовь героев «тургеневских романов. И это было типичным для того времени.

Тютчев по своему мировоззрению был либерал. И его жизненная судьба похожа на судьбу героев тургеневских романов. Тургенев-реалист видит причину неспособности героев любить в их социальной сущности, социальной бессилии. Тютчев-романтик пытается найти причину в невозможности понять до конца человеческую природу, в ограниченности человеческого «я». Любовь приобретает разрушительную силу, оно нарушает обособленность и целостность внутреннего мира человека. Стремление самовыражения идти, достичь полного взаимопонимания делает лицо уязвимой. Даже взаимное чувство, желание обоих влюбленных «раствориться» в новом единстве — на смену «я» — «мы» — не в состоянии предупредить, как приостановить разрушительный вспышка индивидуальности, «особенности», отчужденности, которая фатально сопровождает влюбленных и традиционно «представляется »за мгновение гармонии душ (« О, как же убийственное мы любим … »).

Большинство стихов Тютчева были положены на музыку и стали популярными романсами.

Однако признали поэта лишь на закате его жизни. 1850 года в журнале «Современник» была опубликована статья Н. Некрасова «Русские второстепенные поэты», которая, в основном, была посвящена Ф. Тютчеву. Критик поднимает его до уровня А. Пушкина и М. Лермонтова: видит в нем поэта «первой величины», поскольку главная ценность его поэзии — в «живом, грациозном, пластически-точном изображении природы». Позже в виде приложения к одному из следующих номеров журнала было опубликовано 92 стихотворения Тютчева.

1854 году за редакцией И. Тургенева увидел свет первый сборник стихов Тютчева. В статье «Несколько слов о стихотворениях Ф.И. Тютчева »Тургенев ставит его выше всех современных русских поэтов.

Творчество Тютчева оказывала немалое влияние на русскую литературу II пол. XIX в. — Нач. XX в. Русский романтизм в его творчестве достиг вершины своего развития в XIX в., Однако не утратил своей жизненной силы, поскольку традиции тютчевской поэтики мы прослеживаем в творчестве Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Блока, М. Пришвина, М. Цветаевой, М. Гумилева и многих других.

На украинский язык переведены только несколько стихотворений Тютчева (переводчики: М. Рыльский, П.Вороний), однако эти переводы нельзя назвать совершенными. Во-первых, очень сложно переводить ассоциативные стихотворения, поскольку они не имеют конкретного содержания, а во-вторых, препятствием является и поэтический словарь Тютчева, в котором имеются такие смысловые оттенки слов, которые невозможно дословно передать на другом языке. Поэтому в переводах отсутствует неповторимое звучание именно Тютчева речь в стихах.

«Silentium» (1830)

Стихотворение имеет латинское название, которое в переводе означает «Молчание» В нем словно скрестились две темы: традиционная для литературы тема поэта и поэзии и тема любви. По форме и содержанию стихотворение декларативный, т.е. автор пытается убедить читателя в правильности суждений, которые задекларированы в нем.

В первой строфе на основе собственных мировоззренческих убеждений Тютчев предостерегает нас от попытки рассказать миру о своих чувствах и мысли:

Молчи, закрой от жизни

И мечты, и свои чувства.

Перевод П.Вороного

Человек и природа живут по одним законам. Как не могут понять звезды того, чем они блестеть и угасать в вышине, так и человек не может и не должна пытаться понять, почему чувство внезапно возникают и так же внезапно исчезают:

Пусть в пучине глубины

И сходят, и зайдут они,

Как звезды ясные ночью:

Любуйся ими и молчи.

Тютчев считал, что чувство выше разума, поскольку они являются порождением вечной души, а не бренной материи. И поэтому пытаться выразить то, что происходит в душе человека, не имеет смысла, и не возможно вообще:

Как сердцу выразит себя?

Ли поймет кто тебя?

Не поймет слова он,

Потому мысль выражена — тлен.

Человек — это «вещь в себе», каждая личность неповторима и «загерметизированы» в своем собственном духовном мире. Именно в нем человек и имеет почерпнуть животворные силы, а не пытаться найти поддержку среди материального среды:

В себе самом жить умей!

Есть целый мир в душе твоей

Секретно-чарующих дум,

Заглушить их обыденный шум,

И исчезнут, в сиянии дня мручы,

Ты слушай пение их и молчи!

И снова в последних строках стихотворения поэт сопоставляет мир человеческой души и мир природы. Это подчеркивается рифмовкой слов, которые имеют основную смысловую нагрузку — «дум — шум», «мручы — молчи».

Рефреном звучит слово «молчи». Оно употребляется в стихотворении 4 раза, и это фокусирует наше воображение на основной мысли стихотворения: почему и о чем нужно молчать.

Стихотворение дает нам некоторое представление и о предмете поэзии. Прекрасное свойственно человеческой душе, именно для ее характеристики поэт использует единственный в этой поэзии (в целом не характерно для его поэтики и отличается от других богатством экспрессивно выразительной лексики), величественно-поэтический эпитет — «секретно-чарующих дум». И это тогда, когда окружающий мир получает прозаическое определение — «обыденный шум».

Мир человеческой души — живой и опредмеченный, он существует как бы вне человека («Любуйся ими»-то есть своими чувствами — и молчи »). Ця.авторська идея подчеркивается насыщенной метафоричностью речи («чувство сходят», «чувство зайдут», «сердце выражает себя»).

Автор использует двустопный ямб, который способствует усилению смыслового звучания речи. Усиливают его ораторское направленность и риторические вопросы и восклицания. В вопросах прослеживается тема («Как сердцу выразит себя?», «Поймет кто тебя?»), В ответах — идея («Молчи, закрой от жизни и мечты, и свои чувства!», «В себе самом жить умей!» , «Ты слушай пение их (почуттив. — Н.М.) и молчи!».

Это стихотворение является важным для понимания сути поэзии Ф.И.Тютчева, особенно его интимной лирики.

«Последняя любовь»

(1852 или 1854)

Стихотворение относится к «денисьевским цикла» и посвящен сильному вспышки последней любви поэта. Стихотворение романтический по звучанию. В центре произведения — образ-чувство, образ-переживание. Нет никаких ссылок на то лицо, которому он посвящен, лирическая героиня — вне контекста повествования. И поэтому поэзия приобретает не конкретно-личностного, а общечеловеческое звучание. Это не рассказ о любви пожилого человека Тютчева к молодой девушки Елены Денисьевой, это рассказ о последнем ярко чувство, которое может вспыхнуть в душе человека, — «о последней любви».

Стихотворение имеет форму развернутой метафоры: картины природы перемежаются с описаниями чувств лирического героя. Последняя любовь ассоциируется в сознании поэта с «прощальным сиянием зари вечерней». Автор понимает, что его жизнь подходит к концу («уже полнеба охватила тень» и «стынет в жилах кровь»), и тем дороже для него это странное и прекрасное чувство, которое можно сравнивать только с «сияние» среди темной ночи.

Стихотворение отличается эмоциональностью, задушевностью, такого ощущения автору удалось достичь с помощью междометий «Ой», звучащие в начале и конце стихотворения, повторением отдельных, наиболее значимых для лирического героя слов («подожди», «по-жди-ка». «Вечерний день »,« продовжуйся »,« продолжается »,« чудо »), удачным подбором благозвучных слов (нежность, обаяние, блаженство и др.).. Неповторимость этой поэзии предоставляют метафоричность эпитетов и словосочетаний («прощальное сияние», «стынет кровь» и др.), оригинальное сочетание конце произведения совершенно разных по лексическим значением слов «блаженство» и «безнадежность», использование неожиданных грамматических вариантов одного слова («нежнее» и «нежность»).

Мелодичность, напевность стиха способствовали тому, что к нему неоднократно обращались композиторы как XIX, так и XX вв.

«Фонтан» (1836)

Стихотворение построено по принципу параллелизма. Первая строфа описывает явление природы, второе — проецирует его на человеческую жизнь. По содержанию это поэзия философская, в ней автор рассуждает о предопределенности человеческой жизни. И одновременно он в восторге от тех смельчаков, пытающихся вырваться за пределы этого рокового круга.

Лирический герой с удивлением рассматривает брызги фонтана, которые, сверкая в лучах солнца, хлынут вверх, к небу. Однако, как бы высоко не взлетали они «пылью огнецвитним», им «суждено» упасть на землю. Далее в сознании автора это ассоциируется с человеческой жизнью. Как бы человек не старался добиться на своем жизненном пути чего-то необычного, яркого и выдающегося, она обречена, как обреченные брызги фонтана упасть с высоты. Несмотря на, казалось бы, пессимистичный содержание, стихотворение не вызывает чувство безнадежности. Наоборот — оптимизм, ведь он воспевает и превозносит тех, кто не желает мириться с серой обыденностью.

«Фонтан», как и большинство стихов Тютчева на философские темы, написанный в форме эмоционально насыщенного монолога. Начинается он обращением к незримо присутствующего собеседника: «смотри», в текст введены местоимения «тебя», «ты», использованы риторические восклицания. Однако избыток чисто «эстетической», «экзотической» лексики (например, «длань») в стихотворении вызывает затруднения у переводчиков.

«Весенняя гроза» (1828)

Это один из лучших стихотворений Тютчева, который издавна стал хрестоматийным. Чисто пейзажный, лишен философского дидактизма (который есть в стихах «Зииепииит!» И «Фонтан»), стихотворение доступен не только для взрослого, но и для детского восприятия.

Тютчев любил «переломные моменты» в природе, когда происходит смена времен года, ночь уступает дню, после грозового ливня из числа облаков пробиваются солнечные лучи. Характерным для пейзажной лирики поэта является начало стихотворения, в котором он безапелляционно утверждает: «Люблю я время грозы весной». Далее идет описание природы во время первой майской грозы. Чем же так привлекает лирического героя гроза, явление природы, которое многие просто опасаются? Гроза Тютчева привлекает неуправляемостью стихии, когда все охвачено вспышками молний, когда все находится в состоянии борьбы, в движении. Это определило и выбор автором динамично-го стихотворного размера-двустопного ямба.

Каждая строфа стихотворения посвящена одному из этапов грозы. В первой строфе гроза лишь приближается, напоминая о себе отдаленным громом. Небо все еще ясное и голубое:

Люблю я время грозы весной,

Когда майский первый гром,

Словно упиваясь игрой,

Грохочет в небе голубом.

Перевод М. Рыльского

Во второй — гроза приближается, начинается борьба между солнцем и бурей, гром звучит громко и ощутимо:

А в третьей строфе — гроза в разгаре. Но побеждает не злая сила, а природа, жизнь. Поэтому «все подпевает громом»:

Бегут потоки вод прозрачных,

Птичий не смолкает гам,

И в лесу гам, и шум в горах, —

Все подпевает громам.

Это радостное настроение, веселье звучат и в последней — заключительной строфе, где появляется образ «озорной Гебы» (в греческой мифологии богиня юности, дочь верховного божества — Зевса), которая «обществен-мокипучий кубок с неба на землю со смехом разлила» .

0 / 5. 0

Был малопроизводителен, он написал немного, и то немногое, что написал, создано им было как бы невольно и случайно, под влиянием минутного настроения или внезапно озарившей его идеи. Вслед затем Тютчев ронял свои листки со стихами и часто забывал о них. Он не считал поэзии своим профессиональным делом, и вот почему глубоко прав Тургенев , говоря, что поэзия Тютчева находится в полном единстве с его жизнью. Тютчев занятия поэзией считал частью своей личной непосредственной жизни, писал стихи для себя, под влиянием бессознательной потребности к творчеству, и только по настоянию друзей отдавал стихи печатать. И так до конца жизни Тютчев именно в той области, в которой он был великим мастером, – в поэзии, – не предавался правильному труду, определенным занятиям, но как бы ждал наплыва от времени до времени новых образов, идей и настроений, на которые и откликался коротенькими стихотворениями.

Федор Иванович Тютчев. Видеофильм

Отсюда и характерные особенности Тютчевской лирики: его стихотворения отличаются «интимностью» как содержания, так и выражения, т.е. предметом их служат внутренние личные переживания, по поводу которых поэт как бы беседует сам с собой. Его стихи напоминают лирический дневник поэта-мыслителя. Сжатость выражения и своеобразие образов говорят о том, что задачей поэта было лишь одно: дать живое внешнее выражение своему душевному переживанию. Но именно эти свойства: искренность и своеобразие художественных образов, а также глубина философского содержания , составляют ценность стихотворений Тютчева.

Сочетание в поэзии мысли и образов. Он – поэт-мыслитель, в его поэзии преобладает мысль. Но значение Тютчева как художника заключается именно в том, что он давал мысль не в её отвлеченном логическом виде, но облеченную в художественный образ, так что читатель одновременно постигает ее и сознанием и чувством.

Белинский определял художника, как писателя, который «мыслит образами». Именно таков был Тютчев. Склонный к художественному созерцанию, он прежде всего чувством постигал жизнь природы и влияние космического мира на человеческое «я». И его мысль неразрывно слита с поэтическим образом.

Поясним примером его философского стихотворения такое единство мысли и образа. – Желая передать читателю идею о том, что внешняя красота природы есть лишь видимость, за которою скрывается бездна хаоса, изначальный мрак , мир бесформенный, хаотический и страшный, Тютчев образно рисует, как наступающая ночь «снимает покров дня» и обнажает перед нами черную бездну хаотического мрака. Контраст чувств мирного золотого дня и погружающей нас во мрак ночи – передает (стихотворение «День и ночь ») идею о хаосе, скрывающемся за мирной видимостью внешнего мира.

Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный
Как золотой ковер она свила, –
Ковер, накинутый над бездной.
И, как виденье, внешний мир ушел...
И человек, как сирота бездомный,
Лицом к лицу пред этой бездной темной.

Отпечаток личной внутренней жизни в поэзии. Одной из отличительных черт поэзии Тютчева является отпечаток на ней глубокой и сложной внутренней жизни автора. Он не был только художником природы, дающим живые снимки её картин, он не был также только лириком, певцом своих настроений и чувств. И картины природы и лирические отклики Тютчева насыщены глубоким содержанием его душевной жизни, на них – следы непрерывной внутренней работы автора.

Внутренняя жизнь его отличалась богатством и глубиной, и его лирическое творчество есть отражение этой внутренней жизни. Но плоды этой работы духа Тютчев считал невозможным сделать достоянием других. Внутренняя жизнь должна быть замкнута, ибо она непередаваема, она интимна. Он обращает к себе стихотворение «Silentium»:

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты стой!
Пускай в душевной глубине
И всходят и зайдут оне,
Как звезды ясные в ночи.
Питайся ими и молчи.

Невозможно сердцу поэта высказать себя, невозможно его понять другому:

Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изречённая есть ложь.

И поэт обращает к себе и ко всем, погруженным в свою внутреннюю жизнь и в работу своего духа, совет:

Лишь жить в самом себе умей!
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их заглушит наружный шум,
Дневные ослепят лучи:
Внимай их пенью и молчи!

Небольшую дань отдал Тютчев и политическим мотивам. Примыкая по своим политико-общественным взглядам к славянофилам , он в стихах мечтал о том, что «славянские ручьи сольются в русском море» и выразил симпатии к славянству в стихотворениях «к Ганке», «Рассвет», «Славянам» и др.

Огромной силой выражения проникнуто стихотворение: «Эти бедные селенья», в котором сказалась вера Тютчева в религиозную миссию русского народа.

Эти бедные селенья,
Эта скудная природа –
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.

I

Проблеск

Слыхал ли в сумраке глубоком
Воздушной арфы легкий звон,
Когда полуночь, ненароком,
Дремавших струн встревожит сон?..

То потрясающие звуки,
То замирающие вдруг…
Как бы последний ропот муки,
В них отозвавшися, потух!

Дыханье каждое Зефира
Взрывает скорбь в ее струнах…
Ты скажешь: ангельская лира
Грустит, в пыли, по небесах!

О, как тогда с земного круга
Душой к бессмертному летим!
Минувшее, как призрак друга,
Прижать к груди своей хотим.

Как верим верою живою,
Как сердцу радостно, светло!
Как бы эфирною струею
По жилам небо протекло!

Но ax, не нам его судили;
Мы в небе скоро устаем, -
И не дано ничтожной пыли
Дышать божественным огнем.

Едва усилием минутным
Прервем на час волшебный сон,
И взором трепетным и смутным,
Привстав, окинем небосклон, -

И отягченною главою,
Одним лучом ослеплены,
Вновь упадаем не к покою,
Но в утомительные сны.

<Не позднее осени 1825>

К Н

Твой милый взор, невинной страсти полный,
Златой рассвет небесных чувств твоих
Не мог – увы! – умилостивить их -
Он служит им укорою безмолвной.

Сии сердца, в которых правды нет,
Они, о друг, бегут, как приговора,
Твоей любви младенческого взора,
Он страшен им, как память детских лет.
Но для меня сей взор благодеянье;
Как жизни ключ, в душевной глубине
Твой взор живет и будет жить во мне:
Он нужен ей, как небо и дыханье.

Таков горе духов блаженных свет,
Лишь в небесах сияет он, небесный;
В ночи греха, на дне ужасной бездны,
Сей чистый огнь, как пламень адский, жжет.

Весенняя гроза

Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.

Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.

С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной, и шум нагорный -
Все вторит весело громам.
Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.

<Не позднее весны 1828; начало 50-х гг.>

Могила Наполеона

Душой весны природа ожила,
И блещет все в торжественном покое:
Лазурь небес, и море голубое,
И дивная гробница, и скала!
Древа кругом покрылись новым цветом,
И тени их, средь общей тишины,
Чуть зыблются дыханием волны
На мраморе, весною разогретом…

Давно ль умолк Перун его побед,
И гул от них стоит доселе в мире.
.
.
И ум людей великой тенью полн,
А тень его, одна, на бреге диком,
Чужда всему, внимает шуму волн
И тешится морских пернатых криком.

<Не позднее 1828; начало 50-х гг.>

cache-cache

Вот арфа ее в обычайном углу,
Гвоздики и розы стоят у окна,
Полуденный луч задремал на полу:
Условное время! Но где же она?

О, кто мне поможет шалунью сыскать,
Где, где приютилась сильфида моя?
Волшебную близость, как бы благодать,
Разлитую в воздухе, чувствую я.

Гвоздики недаром лукаво глядят,
Недаром, о розы, на ваших листах
Жарчее румянец, свежей аромат:
Я понял, кто скрылся, зарылся в цветах!

Не арфы ль твоей мне послышался звон?
В струнах ли мечтаешь укрыться златых?
Металл содрогнулся, тобой оживлен,
И сладостный трепет еще не затих.

Как пляшут пылинки в полдневных лучах,
Как искры живые в родимом огне!
Видал я сей пламень в знакомых очах,
Его упоенье известно и мне.
Влетел мотылек, и с цветка на другой,
Притворно-беспечный, он начал порхать.
О, полно кружиться, мой гость дорогой!
Могу ли, воздушный, тебя не узнать?

<Не позднее 1828>

Летний вечер

Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила.

Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.

Река воздушная полней
Течет меж небом и землею,
Грудь дышит легче и вольней,
Освобожденная от зною.

И сладкий трепет, как струя,
По жилам пробежал природы,
Как бы горячих ног ея
Коснулись ключевые воды.

<Не позднее 1828>

Видение

Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес.

Тогда густеет ночь, как хаос на водах,
Беспамятство, как Атлас, давит сушу;
Лишь Музы девственную душу
В пророческих тревожат боги снах!

<Не позднее первой половины 1829>

Бессонница

Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!

Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески-прощальный глас?

Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг -
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих;

И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали;

И новое, младое племя
Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло!

Лишь изредка, обряд печальный
Свершая в полуночный час,
Металла голос погребальный
Порой оплакивает нас!

<Не позднее 1829>

Утро в горах

Лазурь небесная смеется,
Ночной омытая грозой,
И между гор росисто вьется
Долина светлой полосой.
Лишь высших гор до половины
Туманы покрывают скат,
Как бы воздушные руины
Волшебством созданных палат.

<Не позднее 1829>

Последний катаклизм

Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Все зримое опять покроют воды,
И Божий лик изобразится в них!

<Не позднее 1829>

Снежные горы

Уже полдневная пора
Палит отвесными лучами, -
И задымилася гора
С своими черными лесами.

Внизу, как зеркало стальное,
Синеют озера струи,
И с камней, блещущих на зное,
В родную глубь спешат ручьи.
И между тем как полусонный
Наш дольний мир, лишенный сил,
Проникнут негой благовонной,
Во мгле полуденной почил, -

Горе, как божества родные,
Над издыхающей землей
Играют выси ледяные
С лазурью неба огневой.

<Не позднее 1829>

К N. N

Ты любишь, ты притворствовать умеешь, -
Когда в толпе, украдкой от людей,
Моя нога касается твоей -
Ты мне ответ даешь – и не краснеешь!

Все тот же вид рассеянный, бездушный,
Движенье персей, взор, улыбка та ж…
Меж тем твой муж, сей ненавистный страж,
Любуется твоей красой послушной.

Благодаря и людям и судьбе,
Ты тайным радостям узнала цену,
Узнала свет: он ставит нам в измену
Все радости… Измена льстит тебе.
Стыдливости румянец невозвратный,
Он улетел с младых твоих ланит -
Так с юных роз Авроры луч бежит
С их чистою душою ароматной.

Но так и быть! В палящий летний зной
Лестней для чувств, приманчивей для взгляда
Смотреть, в тени, как в кисти винограда
Сверкает кровь сквозь зелени густой.

<Не позднее 1829>

* * *

Еще шумел веселый день,
Толпами улица блистала,
И облаков вечерних тень
По светлым кровлям пролетала.

И доносилися порой
Все звуки жизни благодатной -
И все в один сливалось строй,
Стозвучный, шумный и невнятный.

Весенней негой утомлен,
Я впал в невольное забвенье;
Не знаю, долог ли был сон,
Но странно было пробужденье…
Затих повсюду шум и гам
И воцарилося молчанье -
Ходили тени по стенам
И полусонное мерцанье…

Украдкою в мое окно
Глядело бледное светило,
И мне казалось, что оно
Мою дремоту сторожило.

И мне казалось, что меня
Какой-то миротворный гений
Из пышно-золотого дня
Увлек, незримый, в царство теней.

<Не позднее 1829; 1851>

Вечер

Как тихо веет над долиной
Далекий колокольный звон,
Как шум от стаи журавлиной, -
И в звучных листьях замер он.

Как море вешнее в разливе,
Светлея, не колыхнет день, -
И торопливей, молчаливей
Ложится по долине тень.

<Конец 20-х гг.>

Полдень

Лениво дышит полдень мглистый,
Лениво катится река,
И в тверди пламенной и чистой
Лениво тают облака.

И всю природу, как туман,
Дремота жаркая объемлет,
И сам теперь великий Пан
В пещере нимф покойно дремлет.

<Конец 20-х гг.>

Лебедь

Пускай орел за облаками
Встречает молнии полет
И неподвижными очами
В себя впивает солнца свет.

Но нет завиднее удела,
О лебедь чистый, твоего -
И чистой, как ты сам, одело
Тебя стихией божество.

Она, между двойною бездной,
Лелеет твой всезрящий сон -
И полной славой тверди звездной
Ты отовсюду окружен.

<Конец 20-х гг.>

* * *

Ты зрел его в кругу большого света -
То своенравно-весел, то угрюм,
Рассеян, дик иль полон тайных дум,
Таков поэт – и ты презрел поэта!

На месяц взглянь: весь день, как облак
тощий,
Он в небесах едва не изнемог, -
Настала ночь – и, светозарный Бог,
Сияет он над усыпленной рощей!

<Конец 1829 – начало 1830>

* * *

В толпе людей, в нескромном шуме дня
Порой мой взор, движенья, чувства, речи
Твоей не смеют радоваться встрече -
Душа моя! о, не вини меня!..

Смотри, как днем туманисто-бело
Чуть брезжит в небе месяц светозарный,
Наступит ночь – и в чистое стекло
Вольет елей душистый и янтарный!

<Конец 1829 – начало 1830>

* * *

Душа хотела б быть звездой,
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной, -

Но днем, когда, сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.

<Не позднее 1830>

* * *

Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь – и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.

То глас ее: он нудит нас и просит…
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины, -
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.

<Не позднее начала 1830>

Конь морской

О рьяный конь, о конь морской,
С бледно-зеленой гривой,
То смирный, ласково-ручной,
То бешено-игривый!
Ты буйным вихрем вскормлен был
В широком Божьем поле;
Тебя он прядать научил,
Играть, скакать по воле!

Люблю тебя, когда стремглав,
В своей надменной силе,
Густую гриву растрепав
И весь в пару и мыле,
К брегам направив бурный бег,
С веселым ржаньем мчишься,
Копыта кинешь в звонкий брег
И – в брызги разлетишься!..

* * *

Здесь, где так вяло свод небесный
На землю тощую глядит, -
Здесь, погрузившись в сон железный,
Усталая природа спит…

Лишь кой-где бледные березы,
Кустарник мелкий, мох седой,
Как лихорадочные грезы,
Смущают мертвенный покой.

Успокоение

Гроза прошла – еще курясь, лежал
Высокий дуб, перунами сраженный,
И сизый дым с ветвей его бежал
По зелени, грозою освеженной.
А уж давно, звучнее и полней,
Пернатых песнь по роще раздалася,
И радуга концом дуги своей
В зеленые вершины уперлася.

Двум сестрам

Обеих вас я видел вместе -
И всю тебя узнал я в ней…
Та ж взоров тихость, нежность гласа,
Та ж прелесть утреннего часа,
Что веяла с главы твоей!..

И все, как в зеркале волшебном,
Все обозначилося вновь:
Минувших дней печаль и радость,
Твоя утраченная младость,
Моя погибшая любовь!

Безумие

Там, где с землею обгорелой
Слился, как дым, небесный свод, -
Там в беззаботности веселой
Безумье жалкое живет.

Под раскаленными лучами,
Зарывшись в пламенных песках,
Оно стеклянными очами
Чего-то ищет в облаках.

То вспрянет вдруг и, чутким ухом
Припав к растреснутой земле,
Чему-то внемлет жадным слухом
С довольством тайным на челе.
И мнит, что слышит струй кипенье,
Что слышит ток подземных вод,
И колыбельное их пенье,
И шумный из земли исход!..

Странник

Угоден Зевсу бедный странник,
Над ним святой его покров!..
Домашних очагов изгнанник,
Он гостем стал благих богов!..

Сей дивный мир, их рук созданье,
С разнообразием своим,
Лежит, развитый перед ним
В утеху, пользу, назиданье…

Чрез веси, грады и поля,
Светлея, стелется дорога, -
Ему отверста вся земля,
Он видит все и славит Бога!..

Цицерон

Оратор римский говорил
Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал – и на дороге
Застигнут ночью Рима был!»
Так!.. но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавый!..

Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был -
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!

<Не позднее 1830>

Весенние воды

Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят -
Бегут и будят сонный брег,
Бегут и блещут и гласят…

Они гласят во все концы:
«Весна идет, весна идет!
Мы молодой весны гонцы,
Она нас выслала вперед!»

Весна идет, весна идет!
И тихих, теплых майских дней
Румяный, светлый хоровод
Толпится весело за ней.

<Не позднее 1830>

Silentium!

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои -
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, -
Любуйся ими – и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, -
Питайся ими – и молчи.

Лишь жить в себе самом умей -
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, -
Внимай их пенью – и молчи!..

<Не позднее 1830>

* * *

Как над горячею золой
Дымится свиток и сгорает
И огнь, сокрытый и глухой,
Слова и строки пожирает,

Так грустно тлится жизнь моя
И с каждым днем уходит дымом;
Так постепенно гасну я
В однообразье нестерпимом!..

О небо, если бы хоть раз
Сей пламень развился по воле,
И, не томясь, не мучась доле,
Я просиял бы – и погас!

<Не позднее 1830>

* * *

Через ливонские я проезжал поля,
Вокруг меня все было так уныло…
Бесцветный грунт небес, песчаная земля -
Все на душу раздумье наводило.

Я вспомнил о былом печальной сей земли -
Кровавую и мрачную ту пору,
Когда сыны ее, простертые в пыли,
Лобзали рыцарскую шпору.

И, глядя на тебя, пустынная река,
И на тебя, прибрежная дуброва,
«Вы, – мыслил я, – пришли издалека,
Вы, сверстники сего былого!»

Так! вам одним лишь удалось
Дойти до нас с брегов другого света.
О, если б про него хоть на один вопрос
Мог допроситься я ответа!..

Но твой, природа, мир о днях былых молчит
С улыбкою двусмысленной и тайной, -
Так отрок, чар ночных свидетель быв случайный,
Про них и днем молчание хранит.

<Начало октября> 1830

* * *

Песок сыпучий по колени…
Мы едем – поздно – меркнет день,
И сосен, по дороге, тени
Уже в одну слилися тень.
Черней и чаще бор глубокий -
Какие грустные места!
Ночь хмурая, как зверь стоокий,
Глядит из каждого куста!

Осенний вечер

Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть:
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею,
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье – и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья.

Листья

Пусть сосны и ели
Всю зиму торчат,
В снега и метели
Закутавшись, спят.
Их тощая зелень,
Как иглы ежа,
Хоть ввек не желтеет,
Но ввек не свежа.

Мы ж, легкое племя,
Цветем и блестим
И краткое время
На сучьях гостим.
Все красное лето
Мы были в красе,
Играли с лучами,
Купались в poce!..

Но птички отпели,
Цветы отцвели,
Лучи побледнели,
Зефиры ушли.
Так что же нам даром
Висеть и желтеть?
Не лучше ль за ними
И нам улететь!

О буйные ветры,
Скорее, скорей!
Скорей нас сорвите
С докучных ветвей!
Сорвите, умчите,
Мы ждать не хотим,
Летите, летите!
Мы с вами летим!..

* * *

Сей день, я помню, для меня
Был утром жизненного дня:
Стояла молча предо мною,
Вздымалась грудь ее волною,
Алели щеки, как заря,
Все жарче рдея и горя!
И вдруг, как солнце молодое,
Любви признанье золотое
Исторглось из груди ея…
И новый мир увидел я!..

Альпы

Сквозь лазурный сумрак ночи
Альпы снежные глядят;
Помертвелые их очи
Льдистым ужасом разят.
Властью некой обаянны,
До восшествия Зари,
Дремлют, грозны и туманны,
Словно падшие цари!..

Но Восток лишь заалеет,
Чарам гибельным конец -
Первый в небе просветлеет
Брата старшего венец.
И с главы большого брата
На меньших бежит струя,
И блестит в венцах из злата
Вся воскресшая семья!..

Mal’aria

Люблю сей Божий гнев! Люблю сие, незримо
Во всем разлитое, таинственное Зло -
В цветах, в источнике прозрачном, как стекло,
И в радужных лучах, и в самом небе Рима.
Все та ж высокая, безоблачная твердь,
Все так же грудь твоя легко и сладко дышит,
Все тот же теплый ветр верхи дерев колышет,
Все тот же запах роз… и это все есть Смерть!..
Как ведать, может быть, и есть в природе звуки,
Благоухания, цветы и голоса,
Предвестники для нас последнего часа
И усладители последней нашей муки.
И ими-то Судеб посланник роковой,
Когда сынов Земли из жизни вызывает,
Как тканью легкою свой образ прикрывает…
Да утаит от них приход ужасный свой!

Весеннее успокоение

О, не кладите меня
В землю сырую -
Скройте, заройте меня
В траву густую!

Пускай дыханье ветерка
Шевелит травою,
Свирель поет издалека,
Светло и тихо облака
Плывут надо мною!..

<Не позднее начала 1832>

* * *

На древе человечества высоком
Ты лучшим был его листом,
Воспитанный его чистейшим соком,
Развит чистейшим солнечным лучом!
С его великою душою
Созвучней всех, на нем ты трепетал!
Пророчески беседовал с грозою
Иль весело с зефирами играл!

Не поздний вихрь, не бурный ливень
Тебя сорвал с родимого сучка:
Был многих краше, многих долголетней
И сам собою пал – как из венка!

Problème

С горы скатившись, камень лег в долине.
Как он упал? никто не знает ныне -
Сорвался ль он с вершины сам собой,
Иль был низринут волею чужой ?
Столетье за столетьем пронеслося:
Никто еще не разрешил вопроса.

15 января 1833; 2 апреля 1857

Сон на море

И море, и буря качали наш челн;
Я, сонный, был предан всей прихоти волн.
Две беспредельности были во мне,
И мной своевольно играли оне.
Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,
Окликалися ветры и пели валы.
Я в хаосе звуков лежал оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой.
В лучах огневицы развил он свой мир -
Земля зеленела, светился эфир,
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы.
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц,
По высям творенья, как Бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял.
Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.

Арфа Скальда

О арфа скальда! Долго ты спала
В тени, в пыли забытого угла;
Но лишь луны, очаровавшей мглу,
Лазурный свет блеснул в твоем углу,
Вдруг чудный звон затрепетал в струне,
Как бред души, встревоженной во сне.

Какой он жизнью на тебя дохнул?
Иль старину тебе он вспомянул -
Как по ночам здесь сладострастных дев
Давно минувший вторился напев,
Иль в сих цветущих и поднесь садах
Их легких ног скользил незримый шаг?

* * *

Я лютеран люблю богослуженье,
Обряд их строгий, важный и простой -
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье.

Не видите ль? Собравшися в дорогу,
В последний раз вам вера предстоит:
Еще она не перешла порогу,
Но дом ее уж пуст и гол стоит, -

Еще она не перешла порогу,
Еще за ней не затворилась дверь…
Но час настал, пробил… Молитесь Богу,
В последний раз вы молитесь теперь.

16 сентября 1834

* * *

Судьба, как вихрь, людей метет,
И рад ли ты, или не рад,
Что нужды ей?.. Вперед, вперед!

Знакомый звук нам ветр принес:
Любви последнее прости…
За нами много, много слез,
Туман, безвестность впереди!..

«О, оглянися, о, постой,
Куда бежать, зачем бежать?..
Любовь осталась за тобой,
Где ж в мире лучшего сыскать?

Любовь осталась за тобой,
В слезах, с отчаяньем в груди…
О, сжалься над своей тоской,
Свое блаженство пощади!

Блаженство стольких, стольких дней
Себе на память приведи…
Все милое душе твоей
Ты покидаешь на пути!..»

Не время выкликать теней:
И так уж этот мрачен час.
Усопших образ тем страшней,
Чем в жизни был милей для нас.

Из края в край, из града в град
Могучий вихрь людей метет,
И рад ли ты, или не рад,
Не спросит он… Вперед, вперед!

<Между 1834 и апрелем 1836>

* * *

О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно?..
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумно?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке -
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки!..

О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!..
О, бурь заснувших не буди -
Под ними хаос шевелится!..

<Начало 30-х гг.>

* * *

Поток сгустился и тускнеет,
И прячется под твердым льдом,
И гаснет цвет, и звук немеет
В оцепененье ледяном, -
Лишь жизнь бессмертную ключа
Сковать всесильный хлад не может:
Она все льется – и, журча,
Молчанье мертвое тревожит.

Так и в груди осиротелой,
Убитой хладом бытия,
Не льется юности веселой,
Не блещет резвая струя, -
Но подо льдистою корой
Еще есть жизнь, еще есть ропот -
И внятно слышится порой
Ключа таинственного шепот.

<Начало 30-х гг.>

* * *

В душном воздухе молчанье,
Как предчувствие грозы,
Жарче роз благоуханье,
Резче голос стрекозы…
Чу! за белой, дымной тучей
Глухо прокатился гром;
Небо молнией летучей
Опоясалось кругом…

Жизни некий преизбыток
В знойном воздухе разлит,
Как божественный напиток,
В жилах млеет и горит!

Дева, дева, что волнует
Дымку персей молодых?
Что мутится, что тоскует
Влажный блеск очей твоих?

Что, бледнея, замирает
Пламя девственных ланит?
Что так грудь твою спирает
И уста твои палит?..

Сквозь ресницы шелковые
Проступили две слезы…
Иль то капли дождевые
Зачинающей грозы?..

<Начало 30-х гг.>

* * *

Что ты клонишь над водами,
Ива, макушку свою?
И дрожащими листами,
Словно жадными устами,
Ловишь беглую струю?..

Хоть томится, хоть трепещет
Каждый лист твой над струей…
Но струя бежит и плещет,
И, на солнце нежась, блещет,
И смеется над тобой…

<Начало 30-х гг.>

* * *

Вечер мглистый и ненастный…
Чу, не жаворонка ль глас?..
Ты ли, утра гость прекрасный,
В этот поздний, мертвый час?..
Гибкий, резвый, звучно-ясный,
В этот мертвый, поздний час,
Как безумья смех ужасный,
Он всю душу мне потряс!..

<Начало 30-х гг.>

* * *

И гроб опущен уж в могилу,
И все столпилося вокруг…
Толкутся, дышат через силу,
Спирает грудь тлетворный дух…

И над могилою раскрытой,
В возглавии, где гроб стоит,
Ученый пастор, сановитый,
Речь погребальную гласит…

Вещает бренность человечью,
Грехопаденье, кровь Христа…
И умною, пристойной речью
Толпа различно занята…

А небо так нетленно-чисто,
Так беспредельно над землей…
И птицы реют голосисто
В воздушной бездне голубой…

<Начало 30-х гг.>

* * *

Восток белел. Ладья катилась,
Ветрило весело звучало, -
Как опрокинутое небо,
Под нами море трепетало…
Восток алел. Она молилась,
С чела откинув покрывало, -
Дышала на устах молитва,
Во взорах небо ликовало…

Восток вспылал. Она склонилась,
Блестящая поникла выя, -
И по младенческим ланитам
Струились капли огневые…

<Начало 30-х гг.>

* * *

Как птичка, раннею зарей
Мир, пробудившись, встрепенулся…
Ах, лишь одной главы моей
Сон благодатный не коснулся!
Хоть свежесть утренняя веет
В моих всклокоченных власах,
На мне, я чую, тяготеет
Вчерашний зной, вчерашний прах!..

О, как пронзительны и дики,
Как ненавистны для меня
Сей шум, движенье, говор, крики
Младого, пламенного дня!..
О, как лучи его багровы,
Как жгут они мои глаза!..
О ночь, ночь, где твои покровы,
Твой тихий сумрак и poca!..

Обломки старых поколений,
Вы, пережившие свой век!
Как ваших жалоб, ваших пеней
Неправый праведен упрек!
Как грустно полусонной тенью,
С изнеможением в кости,
Навстречу солнцу и движенью
За новым племенем брести!..

<Начало 30-х гг.>

* * *

Душа моя, Элизиум теней,
Теней безмолвных, светлых и прекрасных,
Ни помыслам годины буйной сей,
Ни радостям, ни горю не причастных, -

Душа моя, Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших, лучших дней,
И сей бесчувственной толпою?..

<Начало 30-х гг.>

* * *

Над виноградными холмами
Плывут златые облака.
Внизу зелеными волнами
Шумит померкшая река.
Взор постепенно из долины,
Подъемлясь, всходит к высотам
И видит на краю вершины
Круглообразный светлый храм.

Там, в горнем, неземном жилище,
Где смертной жизни места нет,
И легче и пустынно-чище
Струя воздушная течет.
Туда взлетая, звук немеет,
Лишь жизнь природы там слышна
И нечто праздничное веет,
Как дней воскресных тишина.

<Начало 30-х гг.>

* * *

Нет, моего к тебе пристрастья
Я скрыть не в силах, мать-Земля!
Духов бесплотных сладострастья,
Твой верный сын, не жажду я.
Что пред тобой утеха рая,
Пора любви, пора весны,
Цветущее блаженство мая,
Румяный свет, златые сны?..

Весь день, в бездействии глубоком,
Весенний, теплый воздух пить,
На небе чистом и высоком
Порою облака следить;
Бродить без дела и без цели
И ненароком, на лету,
Набресть на свежий дух синели
Или на светлую мечту…

* * *

Как сладко дремлет сад темно-зеленый,
Объятый негой ночи голубой,
Сквозь яблони, цветами убеленной,
Как сладко светит месяц золотой!..

Таинственно, как в первый день созданья,
В бездонном небе звездный сонм горит,
Музыки дальной слышны восклицанья,
Соседний ключ слышнее говорит…
На мир дневной спустилася завеса;
Изнемогло движенье, труд уснул…
Над спящим градом, как в вершинах леса,
Проснулся чудный, еженочный гул…

Откуда он, сей гул непостижимый?..
Иль смертных дум, освобожденных сном,
Мир бестелесный, слышный, но незримый,
Теперь роится в хаосе ночном?..

* * *

Тени сизые смесились,
Цвет поблекнул, звук уснул -
Жизнь, движенье разрешились
В сумрак зыбкий, в дальний гул…
Мотылька полет незримый
Слышен в воздухе ночном…
Час тоски невыразимой!..
Всё во мне и я во всем!..

Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, темный, благовонный,
Все залей и утиши.
Чувства – мглой самозабвенья
Переполни через край!..
Дай вкусить уничтоженья,
С миром дремлющим смешай!

* * *

Какое дикое ущелье!
Ко мне навстречу ключ бежит -
Он в дол спешит на новоселье…
Я лезу вверх, где ель стоит.

Вот взобрался я на вершину,
Сижу здесь радостен и тих…
Ты к людям, ключ, спешишь в долину -
Попробуй, каково у них!

* * *

С поляны коршун поднялся,
Высоко к небу он взвился;
Все выше, дале вьется он,
И вот ушел за небосклон.
Природа-мать ему дала
Два мощных, два живых крыла -
А я здесь в поте и в пыли,
Я, царь земли, прирос к земли!..

* * *

Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.

И на холму, там, где, белея,
Руина замка вдаль глядит,
Стояла ты, младая фея,
На мшистый опершись гранит,

Ногой младенческой касаясь
Обломков груды вековой;
И солнце медлило, прощаясь
С холмом, и замком, и тобой.

И ветер тихий мимолетом
Твоей одеждою играл
И с диких яблонь цвет за цветом
На плечи юные свевал.
Ты беззаботно вдаль глядела…
Край неба дымно гас в лучах;
День догорал; звучнее пела
Река в померкших берегах.

И ты с веселостью беспечной
Счастливый провожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролетала тень.

<Не позднее апреля 1836>

* * *

Там, где горы, убегая,
В светлой тянутся дали,
Пресловутого Дуная
Льются вечные струи…

Там-то, бают, в стары годы,
По лазуревым ночам,
Фей вилися хороводы
Под водой и по водам;

Месяц слушал, волны пели,
И, навесясь с гор крутых,
Замки рыцарей глядели
С сладким ужасом на них.
И лучами неземными,
Заключен и одинок,
Перемигивался с ними
С древней башни огонек.

Звезды в небе им внимали,
Проходя за строем строй,
И беседу продолжали
Тихомолком меж собой.

В панцирь дедовский закован,
Воин-сторож на стене
Слышал, тайно очарован,
Дальний гул, как бы во сне.

Чуть дремотой забывался,
Гул яснел и грохотал…
Он с молитвой просыпался
И дозор свой продолжал.

Все прошло, все взяли годы -
Поддался и ты судьбе,
О Дунай, и пароходы
Нынче рыщут по тебе.

<Не позднее апреля 1836>

* * *

Сижу задумчив и один,
На потухающий камин
Сквозь слез гляжу…
С тоскою мыслю о былом
И слов в унынии моем
Не нахожу.

Былое – было ли когда?
Что ныне – будет ли всегда?..
Оно пройдет -
Пройдет оно, как все прошло,
И канет в темное жерло
За годом год.

За годом год, за веком век…
Что ж негодует человек,
Сей злак земной!..
Он быстро, быстро вянет – так,
Но с новым летом – новый злак
И лист иной.

И снова будет все, что есть,
И снова розы будут цвесть,
И терны тож…
Но ты, мой бедный, бледный цвет,
Тебе уж возрожденья нет,
Не расцветешь!

Ты сорван был моей рукой,
С каким блаженством и тоской,
То знает Бог!..
Останься ж на груди моей,
Пока любви не замер в ней
Последний вздох.

<Не позднее апреля 1836>

* * *

Зима недаром злится,
Прошла ее пора -
Весна в окно стучится
И гонит со двора.

И все засуетилось,
Все нудит Зиму вон -
И жаворонки в небе
Уж подняли трезвон.

Зима еще хлопочет
И на Весну ворчит.
Та ей в глаза хохочет
И пуще лишь шумит…

Взбесилась ведьма злая
И, снегу захватя,
Пустила, убегая,
В прекрасное дитя…
Весне и горя мало:
Умылася в снегу
И лишь румяней стала
Наперекор врагу.

<Не позднее апреля 1836>

Федор Иванович Тютчев - великий русский поэт, поэт-лирик. В его стихотворениях глубина, великий жизненный опыт и многогранность души человека.

После смерти его жены, которая была матерью троих детей поэта, Тютчев напишет: «Я всегда гнушался постыдного выставления напоказ своих язв сердечных». Но, как бы там ни было, его любовная лирика - это открытие человека в человеке, она и о любви, и о жизни, о смерти, радости, страдании. У него любовь - чувство осознанное. О любви, как о чувстве вечном, которое сопровождает человека всю его жизнь, свидетельствует его такие стихотворения: «Я помню время золотое», «Я встретил вас». Эти стихотворения посвящены одной женщине, только с разницей в тридцать четыре года. Стихотворение «Я встретил вас» стало одним из самых популярных романсов. Слушая этот романс, каждый находил себя в нем и понимал, что он не одинок в своих страданиях.

«..Как поздней осени порою

Бывают дни, бывает час,

Когда повеет вдруг весною

И что-то встрепенется в нас…»

Прочитав стихи «Люблю твои глаза», «Чувства нет в твоих глазах», - поражаешься наблюдательности поэта.

Денисьевский цикл лирики Тютчева - это своеобразный роман в стихах. Стихи отличаются глубоким драматизмом, чувством, осознанием собственной вины перед любимой. Любовь к Елене Александровне Денисовой стала для него незажившей раной. Он укорял себя в том, что не смог сделать счастливой любимую женщину, укорял себя и мучился. В его словах: «О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!...»,- есть горькая правда и подсказка для других, чтоб не совершали ошибки. Раздвоенность души поэта, которая кипела, мучилась, страдала, превращала эти чувства в стихи. Поэтому его стихи так близки к людям, потому что и чувства близки каждому. Денисьевский цикл стихотворений оказал большое влияние на русскую лирику двадцатого столетия.

(Родовое имение Тютчевых - Овстуг )

Федор Иванович Тютчев - это поэт-художник, поэт-природолюб. Его пейзажная лирика вызывает восторг. Природные явления в его стихах одухотворены. У них есть характер и своя жизнь. Убеждаешься в этом, читая стихи «Катаклизм», «Видение», «Как океан обнимет шар земной». В них он поклоняется стихии, восторгается силой природы. Природа для него - дарительница жизни. Тема природы у него переплетается с темой родины. Он - яростный патриот, считал, что природа - источник жизни. Он восторгался, воспевал и любил все, что его окружало, поэтому так красочно описывал то, что видел.

Пейзажная, философская и любовная лирика - переплетены. В своих стихах он искал ответы на все жизненные вопросы. Старался понять суть всего сущего на земле, старался понять тайны, законы жизни, достучаться до человека, научить его жить по-настоящему и любить по-настоящему.

Философская лирика как жанр – всегда раздумья о смысле бытия, о ценностях человеческих, о месте человека и его предназначении в жизни.
Все эти характеристики мы не просто находим в творчестве Федора Тютчева, но, перечитывая наследие поэта, понимаем, что философская лирика Тютчева – творения величайшего мастера: по глубине, разноплановости, психологизму, метафоричности. Мастера, чье слово весомо и своевременно независимо от столетия.

Философские мотивы в лирике Тютчева

Какие бы философские мотивы в лирике Тютчева ни звучали, они всегда заставляют читателя волей-неволей вслушиваться, а затем и вдумываться в то, о чем пишет поэт. Эту особенность безошибочно распознал в свое время И.Тургенев, говоря, что любое стихотворение «начиналось мыслию, но мыслию, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием глубокого чувства или сильного впечатления; вследствие этого… всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им, и сама его проникает нераздельно и неразрывно».

Тема космоса и хаоса

«Нераздельно и неразрывно» связаны между собой у поэта мир и человек, весь род человеческий и Вселенная, ведь стихотворения Тютчева основаны на понимании целостности мира, невозможной без борьбы противоположностей. Мотив космоса и хаоса, изначальной основы жизни вообще, проявления двойственности мироздания, как никакой другой, значим в его лирике.

Хаос и свет, день и ночь – о них размышляет в своих стихотворениях Тютчев, называя день «блистательным покровом», другом «человека и богов», и исцелением «души болящей», описывая ночь как обнажающую бездну «с своими страхами и мглами» в человеческой душе. В то же время, в стихотворении «О чем ты воешь, ветр ночной?», обращаясь к ветру, просит:

О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться!
О, бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится!

Хаос для поэта «родимый», прекрасный и притягательный, – ведь именно он часть мироздания, основа, из которой появляется свет, день, светлая сторона Космоса, снова превращающаяся в темную – и так до бесконечности, переход одного в другое вечен.

Но с новым летом – новый злак
И лист иной.
И снова будет всё, что есть,
И снова розы будут цвесть,
И терны тож, –

читаем в стихотворении «Сижу задумчив и один…»

Вечность мира и временность человека

Хаос, бездна, космос – вечны. Жизнь, как понимает ее Тютчев, конечна, существование на земле человека зыбко, да и сам человек не всегда умеет и хочет жить по законам природы. Говоря в стихотворении «Певучесть есть в морских волнах…» о полном созвучье, порядке в природе, лирик сетует на то, что свой разлад с природой мы осознаем только в «призрачной свободе».

Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что, море,
И ропщет мыслящий тростник?

Человеческая душа для Тютчева – отражение порядка мироздания, в ней тот же свет и хаос, смена дня и ночи, разрушения и созидания. «Душа хотела б быть звездой…в эфире чистом и незримом…»
В стихотворении «Наш век» поэт рассуждает о том, что человек стремится к свету из черноты незнания и непонимания, а обретая его, «ропщет и бунтует», и так, мятущийся, «невыносимое он днесь выносит…»

В других строках сожалеет о пределе человеческого познания, невозможности проникновения в тайну истоков бытия:

Мы в небе скоро устаем, –
И не дано ничтожной пыли
Дышать божественным огнем

И смиряется с тем, что природа, вселенная движется дальше в своем развитии бесстрастно и безудержно,

Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный,
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной.

В небольшом стихотворении «Дума за думой, волна за волной…» Тютчев пронзительно передает воспринимаемое им «сродство природы и духа или даже их тождество»:
Дума за думой, волна за волной –
Два проявленья стихии одной:
В сердце ли тесном, в безбрежном ли море,
Здесь – в заключении, там – на просторе, –
Тот же всё вечный прибой и отбой,
Тот же всё призрак тревожно-пустой.

Природа как часть целого

Еще известный русский философ Семен Франк заметил, что поэзию Тютчева пронизывает космическое направление, превращая ее в философию, проявляясь в ней в первую очередь общностью и вечностью тем. Поэт, по его наблюдениям, «направлял свое внимание прямо на вечные, непреходящие начала бытия… Все служит у Тютчева предметом художественного описания не в их отдельных…проявлениях, а в их общей, непреходящей стихийной природе».

Видимо, поэтому примеры философской лирики в стихотворениях Тютчева привлекают наше внимание в первую очередь в пейзажном творчестве, радугу ли «пишет» художник слова в своих строках, «шум от стаи журавлиной», «всеобъемлющее» море, «опрометчиво-безумно» надвигающуюся грозу, «лучистую на зное» реку, «полураздетый лес» весенний день или осенний вечер. Что бы то ни было, оно всегда часть естества вселенной, неотъемлемая составляющая цепи вселенная-природа-человек. Наблюдая в стихотворении «Смотри, как на речном просторе…» за движением льдин на просторе реки, констатирует, что плывут они «к одной мете» и рано или поздно «все – безразличны, как стихия, – сольются с бездной роковой!» Картина природы вызывает размышления и о сути «человеческого Я»:

Не таково ль твое значенье,
Не такова ль судьба твоя?..

Даже, казалось бы, в совершенно простом по сути и восприятию стихотворении «В деревне», описывая привычный и невзрачный бытовой эпизод шалости пса, который «смутил покой величавый» стаи гусей и уток, автор видит неслучайность, обусловленность события. Как для разгона застоя «в ленивом стаде…нужен стал, прогресса ради, внезапный натиск роковой»,

Так современных проявлений
Смысл иногда и бестолков… –
…Иной, ты скажешь, просто лает,
А он свершает высший долг –
Он, осмысляя, развивает
Утиный и гусиный толк.

Философское звучание любовной лирики

Примеры философской лирики в стихотворениях Тютчева находим в любой теме его творчества: мощные и страстные чувства рождают у поэта философские мысли, о чем бы он ни говорил. Мотив признания и принятия невозможно узких пределов любви человека, ее ограниченности звучит в любовной лирике бесконечно. В «буйной слепости страстей мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей!» – восклицает поэт в стихотворении «О, как убийственно мы любим..». И в любви Тютчев видит продолжение противоборства и единения, присущее космосу, говорит об этом в «Предопределении»:

Любовь, любовь – гласит преданье –
Союз души с душой родной –
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И… поединок роковой…

Двойственность любви просматривается в творчестве Тютчева изначально. Возвышенное чувство, «луч солнца», изобилие счастья и нежности и вместе с тем взрыв страстей, страдания, «роковая страсть», разрушающая душу и жизнь, – все это мир любви поэта, о котором он так пламенно повествует в Денисьевском цикле, в стихотворениях «Я помню время золотое…», «Я встретил вас – и все былое…», «Весна» и многих других.

Философский характер лирики Тютчева

Философский характер лирики Тютчева таков, что не просто воздействует на читателя, но и влияет на творчество поэтов и писателей совершенно разных эпох: мотивы его лирики находим в стихотворениях А.Фета, поэтов-символистов, в романах Л. Толстого и Ф. Достоевского, произведениях А.Ахматовой, О. Мандельштама, И. Бунина и Б. Пастернака, И. Бродского, Е. Исаева.

Поэт, критик, философ Д. Мережковский оценил силу слова поэта, умение кратко сказать многое о существовании мира так: Анализ философской лирики Тютчева приводит нас к убеждению, что поэт, приближаясь к «живой колеснице мирозданья», всю жизнь глубоко чувствовал «порог двойного бытия» души человека, земное, смертное и вечное космическое начало, единство миров человека и природы, и именно благодаря этому поэзия его вневременна.